«Я лично ни для кого не интересен; интересна не моя жизнь, а мое дело» …
«Русские сезоны» … Уже более века пролетело, а наследие Сергея Павловича Дягилева живет до сих пор. В какой-то момент пришло понимание, что хочется узнать, каким был человек, деятельность которого принесла всемирную славу русскому искусству; человек, деятельности которого Сергей Лифарь - выдающийся танцовщик и балетмейстер, историк балета, друг и воспитанник Сергея Павловича – дал такую оценку: «...великий человек, создатель новой художественной культуры, создатель новой эстетики, создатель «Мира искусства» и Русского балета... один из тех людей, усилиями которых «наша двинулась земля».
«Тот, кто идет за другими, никогда не опередит их» - эти слова Микеланджело Дягилев взял эпиграфом для своей статьи, открывающей один из первых русских художественных журналов «Мир искусства». Эти слова можно взять в качестве эпиграфа для жизни самого Дягилева. Он не терпел топтание на месте. Ему было чуждо и ненавистно всякое подражание.Дягилев прекрасно разбирался в музыке, живописи, с детства любил театр, оперу, балет. На это безусловно повлияла среда, которая окружала его с малых лет.
Сергей Павлович очень любил свою мачеху (его мать умерла вскоре после родов), умную, чуткую, сердечную, обладавшую особенным умением создавать дом, где бы этот дом не находился. Вот что пишет о той атмосфере, которую она создавала, Дмитрий Владимирович Философов – кузен, друг и соратник Дягилева:«У Елены Валерьяновны не было, да и не могло быть «светского салона» со всеми присущими этому светскому понятию условностями. И не потому, что она была «нелюдима». Наоборот, двери ее дома всегда были широко открыты. Но у нее был совсем другой, совсем «несалонный» подход к людям. Никогда она не подбирала людей с точки зрения их полезности или известности. Она совершенно не искала людей, а поэтому у нее были только «свои». Но, Боже, сколько было этих «своих» …Людям светским в узком смысле этого слова, смотревшим на светские отношения с точки зрения полезности для продвижения по службе или для приобретения нужных знакомств, дом Елены Валерьяновны был совершенно не нужен. С другой стороны, и сами хозяева не приручали этот внешний, не подходящий им элемент. Постоянным посетителем дома Дягилевых становился тот, кто чувствовал себя у Дягилевых «как дома» …На ее четвергах, домашними средствами, исполнялись чуть ли не целые оперы. Дягилевы были все музыкальны».
«Дягилевы воспринимали музыку, да и все искусство, «нутром», эмоционально и даже сентиментально. Обстановка, в которой рос Сережа Дягилев, была художественно-дилетантски просвещенная и, вместе с громадным, исключительным, врожденным художественным чутьем, давала мальчику большой культурный багаж…эта культура не была отвлеченно-мозговой, «интеллигентской»: Дягилевы любили искусство и занимались искусством, а не вопросами искусства» - вспоминает Сергей Лифарь.По свидетельствам современников Дягилев был прекрасным организатором, неутомимым тружеником. Это был руководитель с наклонностями диктатора, знавшим себе цену, умевшим заставлять людей воплощать свои идеи, но при этом заставлял расцветать их таланты. Обладавший сложной и противоречивой натурой, он умел лавировать среди интриг, зависти, клеветы и сплетен, которыми изобилует артистическая среда.Соученик по университету Игорь Грабарь вспоминал: «У него была исключительная зрительная память...Быстрый, категоричный в суждениях, он, конечно же ошибался, но ошибался куда реже, чем другие, и отнюдь не более непоправимо».Что удивительно, будучи человеком одаренным, глубоким, образованным, Дягилев зачастую производил впечатление человека не слишком умного, довольно поверхностного, странного. Но это только в первые минуты знакомства. Когда Сергей Лифарь спросил графиню де Греффюль, какое первое впечатление произвел на нее Дягилев, она ответила, что он нисколько не поразил ее и показался ей сперва не то каким-то молодым снобом, не то каким-то проходимцем-авантюристом, который все знает и обо всем может говорить: «Я не понимала зачем он пришел и что ему собственно нужно. Сидит, долго смотрит вот на эту статую, потом вдруг вскочит, начинает смотреть на картины и говорить о них – правда, вещи очень замечательные… Скоро я убедилась, что он действительно все знает, и что он человек исключительно большой художественной культуры, и это меня примирило с ним. Но когда он сел за рояль, открыл ноты и заиграл вещи русских композиторов, которых я до того совершенно не знала, - тогда только я поняла, зачем он пришел, и поняла его. Играл он прекрасно, и то, что он играл, было так ново и так изумительно чудесно, что когда он стал говорить о том, что хочет на следующий год устроить фестиваль русской музыки, я тотчас же без всяких колебаний и сомнений, обещала ему сделать все, что только в моих силах, чтобы задуманное им прекрасное его дело удалось в Париже».
Когда читаешь воспоминания людей, которые так или иначе присутствовали в жизни Дягилева, поражает какой теплотой, любовью, нежностью, трепетом и бесконечным уважением наполнены эти строки воспоминаний.Русская балерина, входившая в состав Русского балета Дягилева, Тамара Карсавина в своих воспоминаниях пишет: «Молодым человеком он уже обладал тем чувством совершенства, которое является, бесспорно, достоянием гения. Он умел отличить в искусстве истину преходящую от истины вечной. За все время, что я его знала, он никогда не ошибался в своих суждениях, а артисты имели абсолютную веру в его мнение. Для него было огромной радостью открыть гений там, где менее верная интуиция не увидела бы, в большинстве случаев, ничего, кроме эксцентричности.…Нелегко было сопротивляться настойчивости Дягилева. Он доводил своего противника до изнурения не логикой своих доводов, а простым давлением на волю и своим ужасным упорством. Ему казалось естественным, чтобы все уступало ему».Игорь Стравинский, один из крупнейших представителей мировой музыкальной культуры ХХ века, в своих «Хрониках…», рассказывая о своей дружбе с Дягилевым, отмечает: «Работать с этим человеком было всегда одновременно и ужасно, и подбадривающе. Ужасно, потому что каждый раз, как получалось несогласие во мнениях, борьба с ним была очень тяжела и утомительна; подбадривающе, потому что с ним можно было быть всегда уверенным, что добьешься своего, когда этих разногласий не было.Другое, что меня привлекало в нем, было качество его ума и способ его мышления. Он владел совершенно исключительным чутьем, необыкновенной способностью мгновенно схватывать свежесть и новизну идеи и сразу загораться ею без всякого рассуждения, И наоборот, его рассудительность была очень надежна, у него был весьма здравый рассудок, и если он совершал часто ошибки и даже безрассудства, то это значило, что его увлекали страсть и темперамент, две силы, господствовавшие в нем.Это была натура по-настоящему широкая и щедрая, лишенная всякого расчета. И если он начинал рассчитывать, это значило просто то, что он находился без копейки. Наоборот, когда он бывал при деньгах, он становился расточительным в отношении как себя, так и других.Любопытной чертой его характера была странная снисходительность к весьма относительной честности некоторых лиц, с которыми ему приходилось иметь дело, и даже тогда, когда он бывал жертвою ее, лишь бы этот недостаток возмещался другими достоинствами. Странная вещь, в этом человеке, таком развитом, ловкость и тонкость прекрасно уживались с известным запасом детской наивности. Он совершенно не был злопамятен. Когда кто-нибудь проводил его, он не сердился на него и говорил просто: «Ну, что ж, он защищается!».
Игорь Стравинский, Сергей Дягилев, Сергей ЛифарьИ еще одна удивительная, вызывающая огромное уважение черта характера, отличающего его от многих – Сергей Павлович прекрасно понимал, что дело и успех дела выше всего и выше имени. Как отмечает в своей книге о Дягилеве Сергей Лифарь, и при устройстве художественных выставок, и при организации русских концертов в Париже имя Дягилева терялось среди имен членов комитета, а на афишах Русского балета в 1909 году имя Дягилева не было даже названо.Когда Дягилева просили рассказать о его жизни, он отвечал: «Я лично ни для кого не интересен; интересна не моя жизнь, а мое дело».Как он ошибался…Он до сих пор с нами. Его образ вновь ожил в спектакле «Русские сезоны».
В процессе «знакомства» с Дягилевым, по мере прочтения книг о нем, появилось какое-то неожиданное, сначала непонятное ощущение, постепенно переросшее в узнавание. Память «подкинула» образ Дягилева в "Русских сезонах", созданный Александром Грановецким в спектакле. Словно мостик времени кто-то перекинул, соединив время и мир Дягилева с нашим временем и жизнью нашего питерского Парнаса, миром театра Парнас. Такое удивительное пересечение на уровне межвременного пространства. Возник образ основателя, руководителя театра, его души, его сердца, его движущей силы – Александра Грановецкого. Конечно, это два совершенно разных человека. Масштаб личности Дягилева «перекрыть» практически невозможно. Во многом это недосягаемая величина. Но я увидела сходство в их бесконечной преданности делу, понимании, что дело выше имени, упертости (в хорошем смысле) в достижении цели.Театр Александра Грановецкого еще очень молод, но результаты уже видны: формируется, расширяется репертуар интересных, ярких, порой взрывных, глубоких спектаклей; уже студийцы (при театре работают студии для детей и взрослых) играют в спектаклях наравне с профессиональными актерами. И как играют!..Можно уверенно сказать, что театр Парнас – это интеллектуальное, культурное пространство для людей с неленивой душой и пытливым умом. … А дальше … Я поняла, что Сергей Павлович Дягилев оставил нам, потомкам, еще одно наследие: примером своей жизни он до сих пор учит нас, наставляет жить полной жизнью, двигаться только вперед к новым целям и не бояться, что не получится.
Эрата Музаславская
